Kopp топтался возле своего дома в Костомукше вечером, когда в его голову пришла блестящая идея посетить бар. Хотя бы на предмет исследования современного питейного отдыха и нравов, царящих там. То есть предполагался не просто заурядный отдых, теперь у него была причина, чтобы экспериментально выпить  пива, при этом совершив благой труд журналиста!... Он так и сделал: вызвал такси и отправился на задание.

Kopp прошел внутрь, заплатил за вход, разоблачился и присел за пустой столик. Он с интересом огляделся, кругом глядели тоже как будто выжидательно, но ничего достойного внимания пока не происходило. Kopp не особенно на это и рассчитывал, он говорил себе:

– Да, так и быть, для галочки отбуду здесь положенную кружку, и уйду восвояси. Если спросят, сколько времени, скажу, что часы дома забыл, а если захотят подсесть, то – добро пожаловать!..

Душа, правда, ждала чего-то, некоего События, и оно не замедлило явиться. Вскоре прямо позади присел ангел в женском обличье, сложил крылья, убрал прядь с чела - и просветлел. Он был настолько незаурядных особенностей, в части внешних опций, что kopp едва голову не свернул, восхищенный, спеша все обозреть и все запомнить. Очень быстро к деве подсел великовозрастный юноша, мотивируя это нехваткой мест в зале (а музыка уже играла), и галантно представился:

- Меня зовут Женя. Мы, знаете, с друзьями празднуем сегодня мой день рождения. Не могли бы вы подвинуться и составить нам компанию? Так сказать, в целях обоюдного удовольствия и непротивления планомерно развивающемуся отдыху…

Грация не выразила никакого энтузиазма, в смысле непротивления, более того, она вообще ничего не сказала в ответ, и деликатный юноша, поизвращавшись еще с языком, вскоре улетучился.

Его место, также с минимальной паузой, было занято расторопным средних лет господином с красным одутловатым лицом, который также не замедлил остановиться на своих данных, но говорил при этом много более по делу, отпуская шутки, точно попадающие в цель, и вообще, выказывая себя испытанным дон Жуаном. Он, вероятно, достиг бы своего, ведя ласкающую слух речь, дева уже начала склонять свою голову поближе к его плечу, когда он допустил непозволительную ошибку, заикнувшись что-то про свой день рождения.

Она мигом потеряла к нему всякий интерес, и похититель девичьих снов, допив свой стакан, растворился восвояси. Миранда, к слову помянуть, пила только сок, фруктовый апельсиновый сок.

Пять минут спустя на еще не остывшем месте появился мужчина с комбинатской наружностью, он не стал наводить долгие мосты и броды и с обезоруживающей прямотой сразу заявил, что сегодня у него день рождения и по этому поводу, так и быть, он согласен угостить Миранду, чем ей будет угодно.

- А завтра мы пойдем в ресторан, - веско добавил он.
- Не смешите меня, - возмутилась она. - У вас сегодня день рождения? Вы уже пятый, кто пристает ко мне с днем рождения, я просто зашла выпить стакан сока перед сном, при чем тут я?

В этом месте комбинатский мужчина звучно, с шлепком, сдвинул ладони и провозгласил:
- Как я попал в точку! Вы не представляете, но у меня этот день именно сегодня! Клянусь… нет, могу показать метрику.

- Покажите.
- У меня ее нет.
- А где она?
- Разумеется, дома. С собой нет, дома - пожалуйста.

Мужчина был очень неунывающий и улыбчивый, вероятно на ГОКе он трудился на самых ответственных участках, поэтому еще добрую четверть часа он пытался растопить ту глыбу льда, что высилась с ним по-соседству. В конце концов, заметив неподалеку знакомое лицо, он сказал, что вернется через пять минут, и благополучно покинул неприступную Пенелопу. Сока у нее оставалось не более осадка, а она все тянула зачем-то.

Тут к ней подсел - неслыханное дело! - некий сухощавый человек, который нагло представился:
- Репортер местной газеты. Могу я задать вам несколько вопросов?
- Задавайте.
Тут kopp не выдержал и, толком даже не повернувшись, накинулся на лжерепортера:
- Что такое? Вы - репортер? А в какой газете служите? Могу я полюбопытствовать?
Газетчик несколько смешался, а потом, вероятно наобум, ответил:
- “Костомукшская… руда”.
- Очень интересно. И что же, теперь руду добывают по барам, если уже в таких местах начали брать интервью?
- А тебе какое дело?
- А дело такое, что это я репортер, а ты самозванец, и эта девушка - моя!
Миранда очень живо повернулась, смерила kopp'а оценивающим взглядом и возразила:
- Это неправда. Я ничья.
- Вот видишь, - укоризненно сказал человек kopp'у неизвестно по какому поводу и снова опустился на стул. - У меня сегодня, как назло, день рождения, а работать все равно надо…

Тут kopp с облегчением отвернулся. Песенка газетного конкурента была уже, очевидно, спета: Миранда почему-то на дух не переносила поддельных дней рождения, и точно: как ни ухищрялся этот “журналист”, ведя диалог на одного в пустоту, вскоре он, как и все предшественники, получил отпор по всем позициям, и, потрясенный такой безответностью, тихо ретировался.

Тогда kopp повернулся к этой sans regrets и спросил:
- А почему такая нелюбовь к чужому празднику? Неужели лучше сидеть и давиться фруктовым соком, чем украсить чужой стол своей - не сочтите за преувеличение - светозарностью? Вот у меня, правда, сегодня нет дня рождения, и не скоро будет, но если вы хотите, можно спросить в микрофон, может, действительно кто-то празднует свое появление на свет…

- Зачем?
Тут kopp, быть может уязвленный беспардонным отсекновением мятущихся мужчин, выразился очень некстати:
- А чтоб не возникало подозрения, будто все здешние мужики найдены на капусте.
Потом он спросил ее телефон, а в ответ услышал полное имя и фамилию, что можно отыскать в любой адресной книге, но было уже ясно, что никто никому звонить не собирается. После чего Миранда, теперь, стало быть, просто Оля, поднялась и направилась к выходу, на подиум – домой.

Часом позже kopp нетвердой походкой подошел к стойке и спросил  во имя человеколюбия пива и поесть, хотя, однако, деньги его уже были на исходе. Во имя человеколюбия, оказалось, можно было только испить воды в из-под крановом виде, а если же настаивать на бесплатном допуске к пиву, то и этой привилегии можно было лишиться.

- Тогда ради Господа Бога и его Сына Иисуса Христа! - упорствовал kopp. - Дайте мне что-нибудь поесть! Тут некая, благообразного вида женщина взяла kopp'а за руку и увлекла за собой  к столу, где уже было все готово. Бедняжка сжалилась над kopp'ом, купила ему бутерброд с ветчиной, он тотчас опустился на стул и принялся уплетать съестное, а женщина в то время толковала ему, что они теперь неразлучны, и уедут далеко-далеко, в Ташкент, где душистые травы, высокое небо и большие цветы приколоты к звездам…

Kopp ел, слушал, мечтал, но верил с трудом.
Тут к ним подсел некто, видом беззаботный малый.
- Здравствуй, друг, - сказал он. - Ты откуда будешь?
Kopp повернулся к нему, раздраженный:     
- Из Нантакета, - брякнул он.     
- Из Нантакета? - удивился тот. - А это где?     
- Мурманск 115. Есть сороковой Мурманск, или Вьюжный, а 115-й Мурманск будет Нантакет.
- Не может быть. И что, зарплату людям исправно платят?
- Кто работает, тому исправно. А кто дома сидит, тому и надеяться не на что… 
- А как насчет кризиса?
- Какого кризиса?
- А такого. Экономического. Тебе известно, что металл подешевел в четыре раза?..
- Ну так, это кризис не экономический, а металлический. Если бы все акции конвертировали в чугун, а не в золото, то и никакого кризиса бы не было.
- Ты такой умный, да?
- Не очень.
- Слушай, нужен мобильник? Новый. То есть старый. В общем, недорого.
- У меня есть один.
Тот готов был еще что-то сказать, но в это время в левом углу наметилась потасовка, и внимание этого молодого человека отвлеклось. Потом он заулыбался и сказал:
- А, это Саша. Афганец. У него синдром.

Из-за табачного дыма, что густо стелился по всему помещению, ничего нельзя было разобрать; только грохот сдвигаемой мебели и звонкие шлепки говорили о многом. На миг проглянул и Саша-Афганец; выглядел он довольно прилично, что было странно: в костюме, с лицом чиновника средней руки, и очками, поднятыми выше лба. Однако его мелькающие кулаки резко контрастировали с внешним видом; очевидно, на самом деле синдром действовал на всю голову.

- Надо помочь братишке, - бодро сказал парень, вскочил и пропал в клубах дыма.
- Ну, все, он — труп, - донеслось минуту спустя, и kopp с изумлением узнал голос своего нового приятеля.
- Пускай заказывает похороны, - ответил кто-то — Мой дедушка так же в гробу лежал, с перекошенным от злости лицом.

Тут некая пелена застила глаза kopp'а, то ли он задумался глубоко, а может заснул, только когда он вновь спустя какое-то время пришел в себя, все вокруг него нехорошим образом переменилось. За столом, где он был, оказалась какая-то новая компания. И теперь благообразного вида женщина сидела напротив, нашептывая что-то мужчине из этой компании, ее левая рука была отставлена в сторону, в ней колебалась вилка, с продетым на нее куском остывшего омлета.

Мужчина довольно посмеивался и то и дело хлопал одной рукой по столу, как бы подчеркивая, что вот именно в этом месте женщина своим рассказом сразила его наповал. За соседним столом позади один человек клевал лицом в салат, здесь же молодежь заходилась откровенно наркотическим смехом, пересказывая друг другу какую-то историю; в центре танцевали разгоряченные спиртным люди. Среди них kopp увидел, как давешний его приятель описывал круги в полусогнутом виде, совершенно непредсказуемо обращал руками, и без конца вопил:

- Оба! оба! оба! оба!
Тут kopp поднялся и, несколько совестясь, поблагодарил женщину  за угощение. Потом он вышел на улицу, чтоб направить шаги к дому.

Следом за ним появился знакомый коллега псевдорепортер  из “Костомукшской руды”. Он хлопнул дверью и, раскачиваясь, на ходу запахивая отвороты пальто, невеселым голосом проговорил:
- Что ж, пойду домой… Лягу спать. Замотаюсь в одеяло.